– У тебя, кажется, был день рождения?
– Шестнадцать лет, – не сдержавшись, расплылась в улыбке Маруся.
– Шестнадцать лет, а ума нет, – тихо пробурчал профессор.
Маруся сделала глубокий вдох, чтобы проглотить очередное оскорбление.
– Я пришла, чтобы узнать, о чем вы хотели меня предупредить.
– А какая теперь разница?
– Какая разница?
– Все равно ты все сделала не так.
– А как я должна была…
– Например, ты должна была ответить на мой звонок.
– У меня были люди.
– Не оправдание.
– Я не хотела…
– Теперь я не хочу.
– Но…
– Отдай мне предмет и топай домой.
– Я уже отдавала вам змейку, но она опять оказалась у меня.
– Разумеется! Ее же украли.
– А, может, вы специально подослали ко мне маму, отдав ей змею?
– И какой в этом смысл?
– Не знаю, – честно созналась Маруся.
– Вот и я не знаю… – профессор развернулся прямо к Марусе и посмотрел ей в глаза. – Отдашь сама или отнять силой?
Маруся даже не нашлась, что ответить.
Бунин же, как ни в чем не бывало, поднял руку и посмотрел на часы.
– Завтракать будешь?
– Завтракать?! Вы издеваетесь?
– Проявляю несвойственную мне вежливость.
– Пытаетесь отравить?
– Не проверишь, не узнаешь.
Маруся зависла. Профессор умел вывести из себя неожиданным поведением. Вот только что он был серьезен как никогда и тут же мог начать рассуждать о каких-нибудь совершенно необязательных и никакого отношения к делу не имеющих вещах, как, например, заваривание чая или вестибулярный аппарат у насекомых. Возможно, таким образом он специально заставлял собеседника потерять нить разговора, контроль над эмоциями и даже цель, ради которой разговор затевался, и потом, словно хищник, внезапно нападал из укрытия, заставляя вас думать о том, о чем вы вовсе не хотели думать, говорить те вещи, о которых вы собирались молчать и даже совершать поступки, за которые потом было страшно или стыдно.
Вот сейчас он выглядел совершенно безобидным, даже уютным, в своем очередном махровом халате со свежими следами зубной пасты на груди и в тапочках на босу ногу. У него был заспанный вид, взъерошенные волосы и помятая щека с отпечатком мелкой решетки — судя по всему, он положил голову на металлический сетчатый стол, да так на нем и уснул. Бунин казался трогательным сумасшедшим гением, кем он, в общем-то, и являлся…
– Ну чего ты встала как вкопанная? – трогательный гений оттолкнул Марусю, загородившую ему проход, и направился к холодильнику.
– Я могу идти домой? – рассерженно спросила Маруся.
– Валяй!
Бунин кивнул, отпил свое зелье и страдальчески скривил рот, словно это было одновременно самое кислое и горькое вещество на свете.
– Вы отправили мне миллион звонков и сообщений ради того, чтобы сказать «валяй»?
– А еще я предложил тебе завтрак, – ответил Бунин, спрятавшись с головой за дверцей холодильника.
Он определенно издевался. Мстил за вчерашнее марусино молчание? За сброшенные звонки и неотвеченные сообщения? Но он же не маленький ребенок…
– Хорошо. Я поняла, что вы играете со мной в какую-то непонятную игру. И, наверное, у вас есть какая-то цель. Давайте не будем морочить друг другу голову и вы просто скажете, что вам нужно?
Бунин неожиданно громко рассмеялся и даже захлопнул дверцу.
– Я рад, что ты не изменилась. Хотелось проверить тебя.
– На что?
– На любопытство.
– Ооооо!
– Ты снова примчалась, не спала. Не спала ведь?
– Нет.
– Ты все такая же одержимая, несмотря на то, что тебе пришлось пережить.
– Я стараюсь не вспоминать об этом.
– Но ты помнишь?
– К счастью для вас, я помню очень мало. Но я точно помню, что после нашей последней встречи я не хотела вас больше видеть.
– А когда была наша последняя встреча?
Бунин хитро прищурился и пристально посмотрел на Марусю.
Ответить было нечего. На самом деле, Маруся не знала, что случилось с ней после того, как она ввязалась в эту эпопею с ящеркой. Какими-то смутными обрывками вспоминался Нестор, Чен, Шанхай, Нижний Новгород и авария… Маруся помнила, как ей было плохо, как от нее отвернулись друзья, потом какие-то совсем уж дикие то ли воспоминания, то ли галлюцинации…
– Ты помнишь что-нибудь про орла?
– Про орла?
– Предмет… Ты видела его? Помнишь?
– Он кажется… я…
– Судя по всему, именно он оказал на твой мозг разрушительное действие, вступив в реакцию с ящеркой.
– А что он делает?
– Он отдает приказы, которым невозможно сопротивляться.
– И что мне приказали?
Бунин поджал губы, словно боясь сболтнуть лишнее, потом удивленно поднял брови, насупился и будто бы даже улыбнулся. Казалось, что профессор сам с собой вел внутренний диалог. Наконец он снова посмотрел на Марусю.
– Ты несколько дней пролежала в коме. Слишком много предметов вокруг, слишком много переживаний, слишком много воздействия естественных и противоестественных сил на детскую психику. Человек, который все это время находился рядом с тобой и выхаживал тебя, возвращая в сознание, стоит сейчас перед тобой и ты говоришь, что не хотела меня больше видеть?
– Откуда я могу знать, что вы говорите правду?
– Действительно… Ведь очнулась ты в обычной городской клинике…
– Папа сказал, что у меня было сотрясение мозга.
– И ты не пыталась потом общаться с ребятами?
Не пыталась. Маруся сохранила в памяти этот момент. Момент, когда она впервые захотела связаться с Ильей и Носом, но факт того, что она не помнила ничего, что с ней происходило за довольно продолжительный период, какое-то необъяснимое чувство стыда и еще, конечно, то, что сами парни никак не пытались связаться с ней первыми — заставлял ее отказываться от этой мысли. Она почти год сдерживала все порывы написать или позвонить в Зеленый город и решилась только под предлогом дня рождения, подумав, что в такой день они не смогут наговорить ей гадостей (если вдруг они собирались это сделать).